Неточные совпадения
Она видела, что в последнее время многое изменилось в приемах
общества, что обязанности
матери стали еще труднее.
Отец и
мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того
общества, по отношению к которому могли говорить «мы».
— Стало быть, вы решились бы и ввести ее в
общество вашей
матери и сестры?
Заседали у Веры Петровны, обсуждая очень трудные вопросы о борьбе с нищетой и пагубной безнравственностью нищих. Самгин с недоумением, не совсем лестным для этих людей и для
матери, убеждался, что она в
обществе «Лишнее — ближнему» признана неоспоримо авторитетной в практических вопросах. Едва только добродушная Пелымова, всегда торопясь куда-то, давала слишком широкую свободу чувству заботы о ближних, Вера Петровна говорила в нос, охлаждающим тоном...
Замолчит побежденный Илья Иванович, и опять все
общество погрузится в дремоту. Илюша, завалившись за спину
матери, тоже дремлет, а иногда и совсем спит.
Приехав в Петербург и остановившись у своей тетки по
матери, графини Чарской, жены бывшего министра, Нехлюдов сразу попал в самую сердцевину ставшего ему столь чуждого аристократического
общества. Ему неприятно было это, а нельзя было поступить иначе. Остановиться не у тетушки, а в гостинице, значило обидеть ее, и между тем тетушка имела большие связи и могла быть в высшей степени полезна во всех тех делах, по которым он намеревался хлопотать.
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила
мать и сестру. Может быть, если бы они не были богаты, не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только
общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
— Нет, слушай дальше… Предположим, что случилось то же с дочерью. Что теперь происходит?.. Сыну родители простят даже в том случае, если он не женится на
матери своего ребенка, а просто выбросит ей какое-нибудь обеспечение. Совсем другое дело дочь с ее ребенком… На нее обрушивается все: гнев семьи, презрение
общества. То, что для сына является только неприятностью, для дочери вечный позор… Разве это справедливо?
В нем, кажется мне, как бы бессознательно, и так рано, выразилось то робкое отчаяние, с которым столь многие теперь в нашем бедном
обществе, убоясь цинизма и разврата его и ошибочно приписывая все зло европейскому просвещению, бросаются, как говорят они, к «родной почве», так сказать, в материнские объятия родной земли, как дети, напуганные призраками, и у иссохшей груди расслабленной
матери жаждут хотя бы только спокойно заснуть и даже всю жизнь проспать, лишь бы не видеть их пугающих ужасов.
Лопуховы бывают в гостях не так часто, почти только у Мерцаловых, да у
матери и отца Мерцаловой; у этих добрых простых стариков есть множество сыновей, занимающих порядочные должности по всевозможным ведомствам, и потому в доме стариков, живущих с некоторым изобилием, Вера Павловна видит многоразличное и разнокалиберное
общество.
Мать смотрела на сына с печалью в глазах. Глаза Эвелины выражали сочувствие и беспокойство. Один Максим будто не замечал, какое действие производит шумное
общество на слепого, и радушно приглашал гостей наведываться почаще в усадьбу, обещая молодым людям обильный этнографический материал к следующему приезду.
Это воздержание делало слепого еще более незаметным в оживленном
обществе, и
мать с сердечной болью следила за темной фигурой сына, терявшегося среди общего блеска и оживления.
Или также — разговор Вихорева с Баранчевским о промышленности и политической экономии, или разговоры Прежнева с
матерью о роли в
обществе, или Недопекина с Лисавским (в «Утре молодого человека») о красоте и образовании, или Капочки с Устенькой об учтивости и общежитии (в «Праздничном сне»).
— Сын другое дело, ma chère, а дочь вся в зависимости от
матери, и
мать несет за нее ответственность перед
обществом.
— Но я, милостивая государыня, наконец, ваша
мать! — вскрикнула со стула Ольга Сергеевна. — Понимаете ли вы с вашими науками, что значит слово
мать:
мать отвечает за дочь перед
обществом.
— Это вздор: родительская любовь предрассудок — и только. Связь есть потребность, закон природы, а остальное должно лежать на обязанностях
общества. Отца и
матери, в известном смысле слова, ведь нет же в естественной жизни. Животные, вырастая, не соображают своих родословных.
И все эти Генриетты Лошади, Катьки Толстые, Лельки Хорьки и другие женщины, всегда наивные и глупые, часто трогательные и забавные, в большинстве случаев обманутые и исковерканные дети, разошлись в большом городе, рассосались в нем. Из них народился новый слой
общества слой гулящих уличных проституток-одиночек. И об их жизни, такой же жалкой и нелепой, но окрашенной другими интересами и обычаями, расскажет когда-нибудь автор этой повести, которую он все-таки посвящает юношеству и
матерям.
Мать была здоровее прежнего, менее развлечена
обществом, более имела досуга, и потому более времени я проводил вместе с ней.
Его прислала на именины к князю
мать, желавшая, чтоб он бывал в хороших
обществах, и Кадников, завитой, в новой фрачной паре, был что-то очень уж развязен и с глазами, налившимися кровью.
Мать была одна из самых приятных, всегда одинаково добродушно-веселых в
обществе женщин.
И в то самое время, когда ее отец собирал у себя несколько сомнительное «блестящее»
общество, — девушка забивалась со старой няней в дальние комнаты и под жужжание речей и тостов, доносившихся сквозь стены, слушала старые седые предания о тех годах, когда
мать ее бегала по аллеям старого барского дома, окруженная, как сказочная царевна, заботами нянек и мамок…
Во-первых,
мать давала ему денег ровно столько, сколько требовалось, чтоб не пропасть с голода; во-вторых, в нем не оказывалось ни малейшего позыва к труду, а взамен того гнездилась проклятая талантливость, выражавшаяся преимущественно в способности к передразниванью; в-третьих, он постоянно страдал потребностью
общества и ни на минуту не мог оставаться наедине с самим собой.
Самой младшей, Касе, исполнилось недавно четырнадцать лет, но этот феноменальный ребенок перерос на целую голову свою
мать, далеко превзойдя старших сестер могучей рельефностью форм. Ее фигура давно уже вызывала пристальные взоры заводской молодежи, совершенно лишенной, по отдаленности от города, женского
общества, и Кася принимала эти взоры с наивным бесстыдством рано созревшей девочки.
В собственной семье он был очень милым и любимым лицом, но лицом-таки ровно ничего не значащим; в
обществе, с которым водилась его
мать и сестра, он значил еще менее.
Как они ни пробовали поправить свое положение в
обществе, — это им не удавалось, и они, наконец, предстали тайком к тому же Якову Львовичу с просьбою возвратить им
мать.
Бабушка, при всей своей проницательности, этого не замечала: она была так честна, что не могла подумать, чтобы кому-нибудь могла прийти в голову сатанинская мысль вооружать дитя против
матери. И из-за чего и для чего все это делалось? Кажется, единственно из-за того, что в нашем
обществе всем тяжело переносить присутствие лица с умом ясным и с характером твердым и открытым.
Далее барон изложил, что воспитание женщины важнее даже воспитания мужчины, так как она есть первая наставница и руководительница детей своих, и что будто бы всеми физиологами замечено, что дети, и по преимуществу мальчики, всегда наследуют нравственные качества
матери, а не отцов, и таким образом женщина, так сказать, дает всецело гражданина
обществу.
Надобно к этому прибавить, что все мое
общество составляла
мать, а известно, как
общество взрослых развивает детей.
Я не стану распространяться о том, как устроивала свое городское житье моя
мать, как она взяла к себе своих сестер, познакомилась с лучшим казанским
обществом, делала визиты, принимала их, вывозила своих сестер на вечера и на балы, давала у себя небольшие вечера и обеды; я мало обращал на них внимания, но помню, как во время одного из таких обедов приехала к нам из Москвы первая наша гувернантка, старуха француженка, мадам Фуасье, как влетела она прямо в залу с жалобою на извозчиков и всех нас переконфузила, потому что все мы не умели говорить по-французски, а старуха не знала по-русски.
— Да это как ты хочешь… — говорила
мать. — Ну, что пользы-то, посуди ты сама: вот я вышла за Владимира Андреича; ну, молодец, умен и богат. Конечно, жила в
обществе, зато домашнего-то удовольствия никакого не имела. Решись, мой друг; в наше время в девушках оставаться даже неприлично.
Белесова. Вы грубый, вы дурно воспитанный человек! У кого вы учились обращаться с женщинами? Боже мой! И этот человек мог быть моим мужем! Теперь я верю вашей
матери, что вы чуждались, бегали
общества, это видно по всему. Нравы, приемы, обращение с женщинами порядочных людей вам совершенно незнакомы. В вас нет ни приличия, ни чувства деликатности. Каких вы женщин видели? Любопытно знать то
общество, то знакомство, в котором вы усвоили себе такие изящные манеры и такую отборную фразеологию.
Потом сидели и молча плакали. Видно было, что и бабушка и
мать чувствовали, что прошлое потеряно навсегда и бесповоротно: нет уже ни положения в
обществе, ни прежней чести, ни права приглашать к себе в гости; так бывает, когда среди легкой, беззаботной жизни вдруг нагрянет ночью полиция, сделает обыск, и хозяин дома, окажется, растратил, подделал, — и прощай тогда навеки легкая, беззаботная жизнь!
— Моя
мать была танцовщицей, — сухо произнесла она, не поворачиваясь к Аяну, — танцовщицей в Рио-Жанейро; вы знаете, там разнообразное
общество.
Микеша слушал эти разговоры с таким равнодушием, как будто речь шла совсем не о нем. Из разговоров я понял, что его считают несколько «порченым». Хозяйство после смерти отца и
матери он порешил, живет бобылем-захребетником, не хочет жениться, два раза уходил в бега, пробираясь на прииски, и употребляется
обществом на случайные междуочередные работы или, как теперь, в качестве некоторого привеска, для «равнения»…
У меня же, помню, затеплилось в груди хорошее чувство. Я был еще поэтом и в
обществе лесов, майского вечера и начинающей мерцать вечерней звезды мог глядеть на женщину только поэтом… Я смотрел на девушку в красном с тем же благоговением, с каким привык глядеть на леса, горы, лазурное небо. У меня еще тогда осталась некоторая доля сентиментальности, полученной мною в наследство от моей матери-немки.
Выросши на глазах заботливой, но слабой и недальновидной
матери, Лариса выслушала от брата и его друзей самые суровые осуждения старой «бабушкиной морали», которой так или иначе держалось
общество до проповедания учений, осмеявших эту старую мораль, и она охотно осудила эту мораль, но потом еще охотнее осудила и учения, склонявшие ее к первым осуждениям.
Думаю, что главное русло русской культурной жизни, когда время подошло к 60-м годам, было полно молодыми женщинами или зрелыми девушками этого именно этическо-социального типа. История показала, что они, как сестры, жены и потом
матери двух поколений, не помешали русскому
обществу идти вперед.
Зимой в 1863 году поехал я на свидание с моей
матерью и пожил при ней некоторое время. В Нижнем жила и моя сестра с мужем. Я вошел в тогдашнее нижегородское
общество. И там театральное любительство уже процветало. Меня стали просить ставить"Однодворца"и играть в нем. Я согласился и не только сыграл роль помещика, но и выступил в роли графа в одноактной комедии Тургенева"Провинциалка".
И она сдержала это обещание. Ежедневно уводила она Федю к себе, где юноша, постепенно отвыкал от прежней компании и проводил время в
обществе серьезных и милых братьев Сани и их
матери, к которой, кстати сказать, привязывался каждый, кто узнавал эту добрую и отзывчивую душу.
Постоянно вращавшийся в
обществе, участник всевозможных пикников и кутежей, он вдруг стал по несколько вечеров подряд просиживать дома, поднимаясь наверх к
матери.
Мать, то ласково соблазняя, то сердясь и угрожая, объясняла дочери ту роль, которую предстояло ей играть в
обществе, и резко приказывала ей быть любезною с богатыми кавалерами и не шептаться с прогоревшим барином и вдобавок с авантюристом.
Сразу высказанное Елизаветой Петровной мнение, что Дмитрий Павлович Сиротинин — жертва несчастья, интриг негодяев, и что в скором времени все это обнаружится, и его честное имя явится перед
обществом в еще большем блеске, окруженным ореолом мученичества, конечно, приятно подействовало на сердце любящей
матери, но, как мы знаем, не тотчас же оказало свое действие.
Нечего говорить уже о том, что приезжие
мать и племянницы светлейшего были окружены почти царскою роскошью, и высшее
общество столицы носило их на руках.
Происходило это не от того, что она любила
общество, напротив, она скорее пряталась от людей, но в эти вечера занимались музыкой и пением, а этого было достаточно, чтобы Анжелика забыла все и всех, упиваясь звуками, которые заставляли вспомнить ее милую
мать. Она сама прекрасно играла на рояле, но игры ее в доме графа еще никто не слыхал, так как со смерти
матери она не дотронулась ни разу до клавишей.
Белоглазова, действительно, полюбила Петра Валерьяновича, как родного, и даже пожалуй еще сильней, но в этом последнем она боялась сознаться самой себе, понимая, какое громадное расстояние лежит между ней, приживалкой его
матери, и им, хотя больным, хилым, некрасивым, но все же богатым женихом, с положением в московском аристократическом
обществе, женихом, на которого плотоядно смотрели все московские маменьки, имеющие дочек на линии невест.
Мы отчасти из разговора Григория Александровича с его
матерью познакомились с его справедливым взглядом на окружавшее его
общество, среди которого он царил много лет, не как временщик благодаря капризу своего могущественного властелина, а по создаваемым им своим трудам и заслугам.
Избалованная светскими удовольствиями и выдающейся ролью, играемой ею в
обществе, окруженная толпой раболепных поклонников и немых обожателей, она в чаду великосветских успехов осталась верна своему долгу не только жены, но и
матери, и когда сыновья ее: Сергей, герой наш — Николай и Михаил стали подрастать, почти отказалась от света и всецело отдалась воспитанию детей, несмотря на то, что была в это время в полном расцвете женской красоты.
Потеря любимой жены, случившаяся за десять лет перед тем, сильно повлияла на него: он сделался угрюм и неразговорчив, удалился из
общества и всю свою любовь сосредоточил на маленькой Маше, оставшейся после смерти
матери десятилетним ребенком.
Толки о позорном, из ряда вон выходящем «messaliance» — как московские матроны называли брак полковника Хвостова с приживалкой своей
матери — возбудили много сплетен в
обществе, но прошло несколько месяцев, явилась новая московская злоба и «молодых» Хвостовых оставили в покое.
— Отец архимандрит, вы, также и маленькое
общество наше, — сказала государыня, обратясь к генералу Траутфеттеру и жене его, — оставьте нас с князем одних. — Потом, обратясь к великим княжнам и показав им на схимника, присовокупила с особенным чувством: — Анна! Елисавета! вглядитесь хорошенько в черты этого человека; удержите образ его в вашей памяти; пускай благодарность врежет его в сердцах ваших! Это благодетель русский и, может быть, первый благодетель вашей
матери.